Захарьин

(1829-1897)

За Григорием Антоновичем Заха­рьиным, заведующим кафедрой фа­культетской терапии Московского университета, отмечались многие чудачества, которые списывались на его хроническую болезнь. Он тяжело бо­лел ишиасом (неврит седалищного нерва), который часто обострялся и не оставлял его до самой смерти; появи­лись предвестники атрофии ноги, пре­следовали приступы упорной боли. Свой ишиас он часто сравнивал с пу­шечным ядром, прикованным к ноге каторжника. Говорилось, что на почве болезни у него появилась неврастения, раздражительность. Так ли уж винова­та неврологическая болезнь в деформации его характера, это мы обсуж­дать не будем, скажем лишь, что высказывание им мыслей о своем непре­рекаемом авторитете, своей высокой значимости говорит о перенапря­жении в некотором роде психики.

Богатые больные часто заискивали перед ним, зная его резкий ха­рактер и опасаясь его вспышек, сопровождающихся грозным постукиванием огромной палки, с которой он никогда не расставался из-за сво­ей болезни. Он и во дворцы ходил в своем длинном наглухо застегнутом френче ниже колен, в мягкой накрахмаленной рубашке и в валенках. Крахмальное белье его стесняло, а больная нога заставляла и летом на­девать валенки. Поднимаясь по лестнице, он присаживался на каждой междуэтажной площадке на стул, который за ним несли. Его крайняя раздражительность была причиной того, что он не выносил, особенно во время работы, ни малейшего шума, поэтому на консультациях останавливали даже часы, выносили клетки с птицами и т.п.

В Беловежском дворце, у царя Александра III, во время болезнен­ного приступа он разбил своей палкой хрустальные и фарфоровые туа­летные принадлежности. Чудачества Захарьина проявлялись также в его крайнем консерватизме по отношению к разным житейским мелочам. Так, он долго не желал ездить на извозчике, если у него были резиновые шины. Удобств телефона он не признавал до самой своей смерти. Спар­танская обстановка его квартиры оставалась без всяких перемен.

К людям Григорий Антонович был недоверчив, тем не менее, часто в них ошибался. Он был крайне чувствителен к критике своей врачебной деятельности. Защищаясь от нее, он нападал на критикующего в очень резкой форме, что дополнительно подливало масло в огонь. Он был неспособен на компромиссы, всегда называл вещи своими именами. Невротические особенности характера создали ему массу врагов, одна­ко на его врачебном таланте это никак не отразилось.

М.С. Шойфет, «Сто великих врачей»